Дональд Гамильтон - Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным]
— Сломаю руку, моя милая, — мягко предупредил я, — а задница окажется прямо между ушей. Меня зовут Эрик, разве не так, моя маленькая горлица? А Эрику не нравятся мертвые девушки в ванной. Но он может свыкнуться с этой мыслью, и в той ванне хватит места и для двоих. Я велел сбросить шкуру!
Она ни звуком не выразила согласия, но меховая накидка упала на пол не мягко, как, казалось бы, следовало ожидать, а с солидным, хотя и приглушенным стуком. Очевидно, в этом шедевре имелся карман и отнюдь не пустой, что меня, впрочем, не очень удивило.
— А теперь сумочку, детка, — сказал я, — Но тихонько, тихонько. Кости срастаются так долго, и гипс тебе не к лицу.
Маленькая сумка упала на мех, но даже такая подстилка не смогла смягчить ее гулкий удар об пол.
— Итак, два, — заметил я, — Скажем для простоты — мой и Гереры. Почему бы теперь не порадовать старого друга, выставив на обозрение личное имущество? — Тина отрицательно покачала головой. — Есть, есть, где-то он у тебя спрятан. Может быть, маленький бельгийских браунинг или та разрекламированная игрушка — «беретта».
Она снова покачала головой. Я протянул левую руку вдоль ее спины, захватил платье у шеи и стянул — достаточно, чтобы у нее слегка перехватило дыхание. Где-то что-то порвалось.
— У меня нет серьезных аргументов против обнаженных дам. Может быть, они появятся, если ты вынудишь снять с тебя всю эту кожуру.
— Хорошо, черт бы тебя побрал! — выдохнула она, — Перестань меня душить.
Я отпустил платье, но не руку. Спереди в ее платье был такой замысловатый вырез, через который при движении интригующе белела кожа. Тина просунула туда свободную руку, вытащила маленький автоматический пистолет и бросила его в кучу на пол. Я развернул ее в сторону от всей этой амуниции и отпустил. Растирая запястье, она сердито повернулась ко мне. Затем завела руку за спину, чтобы помассировать ушибленный зад, и неожиданно рассмеялась.
— Ах, Эрик, Эрик… Увидев тебя, я так опасалась…
— Чего?
— Ты очень изменился. Панталоны, твидовый жилет, хорошенькая жена… Сытый вид. Тебе следует последить за собой. При твоем росте ты рискуешь превратиться в настоящую гору. А глаза — как у оленя в западне в ожидании топора охотника. Я сказала себе: «Он даже не узнает меня, этот человек». Но ты узнал, ты вспомнил.
Обращаясь ко мне, она в то же время одергивала платье и перчатки, поправляла прическу и шляпку на голове. Изогнувшись вполоборота назад, как делают женщины, когда им надо подтянуть чулки, она вдруг резко развернулась, и в ее руке блеснуло лезвие ножа. Сделав шаг назад, я вытащил руку из кармана и движением кисти раскрыл свой золинген. (Это не самый лучший способ. Есть и понадежнее — если у вас свободны обе руки, — но он очень впечатляет.)
Мы стояли друг против друга с ножами наготове. Она держала свой, словно хотела наколоть льда для коктейля, и я вспомнил, что холодным оружием Тина пользовалась только в крайних обстоятельствах. Что касается меня, то еще мальчишкой я интересовался всеми видами оружия, но особенно тем, что колет и режет. Должно быть, это у меня наследственное, от викингов. Я ничего не имею против пистолетов, хотя сам принадлежу к школе «кинжала — шпаги». Но, учитывая сравнительную длину наших рук, я мог разделать ее, как рождественскую индейку, безотносительно к ее и моему боевому искусству. У нее не было ни одного шанса, и она это знала.
— Да, Тина, я вспомнил.
Выпрямившись, она засмеялась.
— Я просто дразнила тебя, моя радость. Надо же знать, можно ли на тебя положиться.
— Такого рода тесты могут оказаться тебе дороже, — заметил я, — А теперь спрячь инструмент и хватит болтать.
Я следил за тем, как она закрыла парашютный нож и засунула его сверху в чулок.
— Небезопасно для нейлона, — заметил я, — Но к делу. Расскажи об этой девушке с ее хитроумным ножом у шеи и кобурой под коленом.
Тина оставила в покое свое платье и разглядывала меня с оценивающим видом. Вступительный экзамен я сдал, но нетрудно было заметить, что после всех этих лет мирной жизни она все-таки во мне не уверена.
Так на меня смотрели и раньше. Я все еще хорошо помнил ту впечатляющую беседу с Маком, которую каждый из новобранцев, в том числе и я, имел с ним при первой встрече. Так я, по крайней мере, думаю, хотя с каждым кандидатом работали индивидуально, чтобы в том случае, если он не отвечал предъявляемым требованиям, вернуть его на место прежней службы, не обременив излишней информацией.
Поэтому, строго говоря, я могу судить только по себе. Но я не забыл обшарпанный маленький кабинет (так похожий на все последующие маленькие кабинеты, в которых я докладывал о результатах выполненных заданий, и получал новые), и плотного седого человека с холодными серыми глазами, и ту речь, которую он произнес, пока я стоял перед ним по стойке «смирно».
Он был в штатском и не требовал отдавать ему честь. Его звания (если у него вообще оно имелось) я не знал, но не хотел рисковать. Каким-то непонятным образом я уже чувствовал, что это заведение как раз то, что мне нужно. Если, конечно, я им подойду. Поэтому я готов был сколько угодно надсаживать спину, вытянувшись во фронт, и через каждую фразу сыпать обращением «сэр». Я уже достаточно послужил в армии, чтобы усвоить, что почти всегда добьешься своего, если умеешь стрелять, лихо отдавать честь и не забываешь называть начальника «сэр». К тому же, если ваш рост шесть футов четыре дюйма — пусть даже это, главным образом, кожа и кости, — такое обращение не звучит слишком подобострастно, а всего лишь любезно и уважительно.
— Да, сэр, — сказал я, — Я хотел бы узнать, почему меня сюда направили. Если, сэр, для этого подошло время.
Мак заметил:
— У вас, Хелм, неплохие данные. Умеете обращаться с оружием. Вы с Запада, да?
— Да, сэр.
— Охотник?
— Да, сэр.
— Горная дичь?
— Да, сэр.
— Водяная птица?
— Да, сэр.
— Крупный зверь тоже?
— Да, сэр.
— Олень?
— Да, сэр.
— Лось?
— Да, сэр.
— Медведь?
— Да, сэр.
— Сами и освежевывали?
— Да, сэр. Когда не мог найти кого-нибудь в помощь.
— Очень хорошо. В нашем деле нужны люди, которые не боятся запачкать руки кровью.
Он смотрел на меня с тем же оценивающим видом, как и в начале разговора. Продолжая свою речь, он заметил, что все познается в сравнении. Я все равно уже служил в армии, и, если враг нападет, я ведь буду отстреливаться, да? А если последует команда идти в атаку, я ведь брошусь выполнять приказ, стараясь прикончить как можно больше нацистов? В этих условиях я буду иметь перед собой противника, так сказать, «в массе». Но при моей репутации меткого стрелка может случиться и так, что однажды я буду сидеть и ждать, когда в прицеле моей снайперской винтовки окажется на расстоянии полумили какой-нибудь ничего не подозревающий растяпа. В этом случае я, впрочем, тоже буду стрелять в первого подвернувшегося врага. А что если мне предложат послужить своей стране менее случайным образом?
Мак сделал паузу, показывая, что ждет моей реакции.
Я сказал:
— Вы имеете в виду, сэр, отправиться в их края и выслеживать дичь в среде ее обитания?
10
Я никогда так и не узнал, как он ухитрился сплавить свою идею начальству. Ему, наверное, пришлось немало потрудиться, потому что Америка — страна очень сентиментальная, и у нас любят рассуждать о морали. Даже в военное время. И все армии, в том числе и наша, имеют свой устав и кодекс правил. А уж этого в уставе точно не было.
Я также никогда не узнал, от кого он получал приказы. Очень интересно вообразить эту сцену, так как невозможно представить, чтобы выпускник Вест-Пойнтской военной академии в прямой форме и недвусмысленно дал бы подобное распоряжение. И уж; конечно, ничего такого никогда и нигде не было записано. Вы не найдете ни следа отчетов о нашей деятельности, сколько бы ни рылись в архивах министерства обороны — так, насколько мне известно, эта мощная организация называется в настоящее время.
Обычно моему мысленному взору рисовался конференц-зал с часовым у двери. Все очень таинственно… Вокруг стола генералы и в сторонке — Мак, в сером костюме, весь внимание.
— Этот тип, фон Шмидт… — начинает генерал № 1.
— О да. Фон Шмидт от истребительной авиации, — подхватывает генерал № 2,— он базируется вблизи Сен-Мара.
— Умняга-парень, — замечает генерал № 3. (Сцена по необходимости имеет место в Лондоне или его окрестностях, и все они успели заразиться местным диалектом.) — Говорят, он занял бы место Геринга, если бы научился гнуть свою надменную прусскую шею, и его личные вкусы не были так отвратительны. Хотя, конечно, и сам Геринг в этом отношении не лучше. Как я понимаю, в радиусе ста километров от Сен-Мара не осталось ни одной девицы с полным набором конечностей, не удостоившейся внимания генерала, и, судя по рассказам, довольно изощренного внимания. Ходят слухи, будто он изобрел нечто такое, что даже маркизу де Саду не пришло в голову.
